Интервью с Ирой Добкиной

Дорогие друзья, перед вами новая рубрика в JEvents — интервью.
В нашем городе живет много интересных людей, которые тесно связаны с общиной — раввины, лекторы, директора израильских стрит-фудов, лидеры, бизнесмены, врачи, музыканты и многие другие. У таких людей мы и будем брать интервью!

Героем первого интервью стала Ира Добкина — известный человек в еврейской общине, директор еврейской студенческой организации Гилель, а также один из создателей проекта Jewerly Hills — сообщества успешной еврейской публики 25+.

Интервью подготовили Алина Новикова и Алексей Пузин, фотограф — Олег Любарский.

«Выбор персоны для нашего с Лёшей Пузиным премьерного интервью пал на Иру Добкину. Момент для интервью с Ирой очень своевременный. Как говорил мудрец Гилель «…. и если не сейчас, то когда?»

Волнительно и одновременно необычайно интересно интервьюировать не просто знакомого, а того, с кем начался твой «еврейский путь». Ира всегда производила на меня интересное впечатление: идеальный баланс ощущения «своего человека» и авторитетности. И вот, мы втроем встретились очень приятным летним деньком в живописной части города в районе Чернышевской, чтобы расспросить Иру о её жизненном пути и задать назревшие к ней вопросы.

Я надеюсь, получившаяся беседа не только позволит узнать Иру лучше, но и вдохновит читателя на новые свершения.»

Алина

Что общего у компьютерной игры и еврейской общины? Про Гилель, еврейскую карьеру и Муми-троллей мы беседовали с директором Гилеля Ирой Добкиной.

Место действия: Петербург, уличное кафе на проходной улице, вокруг царит лето. 

Алина: Ира, расскажи о своей семье: в каких традициях тебя растили, какое будущее тебе пророчили бабушки и дедушки?

Меня растили в светских традициях, еврейские корни у меня только по одной линии, и в семье это никак не продвигалось, и наверное, единственной еврейской традицией, которая соблюдалась, было разделение мясной и молочной посуды, хотя это никак не позиционировалось как традиция. Теперь я поняла почему.
По мнению моих родственников, я была очень подающим надежды ребенком: пошла в школу в шесть лет сразу во второй класс. К слову, мне сейчас 32 года, и лишь буквально пару лет назад моя мама перестала рассказывать это каждому встречному.

Алина: Про 6 лет и второй класс?

Да, эта новость слегка устарела. А так у меня было обычное детство: музыкальная школа, гимназии, институт. Я не думала, что буду когда-либо работать в еврейской сфере, это произошло уже сильно-сильно позже.

Алина: Исходя из чего ты выбирала университет и специальность?

Я очень хотела быть журналистом и  поступала на журналистику. Я была фанатом журналов, например, «Огонёк», и Дмитрия Быкова, Шендеровича и всей золотой плеяды журналистов. Когда мы сдавали экзамены, у меня оказался полупроходной бал и это было несправедливо. И в итоге я пошла и отучилась на «связи с общественностью». Сейчас я рада, что не попала на журналистику. Я поняла, что у меня какого-то большого таланта нет, а со средними навыками… быть средним журналистом было не интересно. То есть второго Быкова из меня не получилось бы.

Лёша: Какие различия, на твой взгляд, между журналистикой и public relations?

Мне кажется, что у нас в России вообще не учат связям с общественностью. Это, во-первых. А во-вторых, когда я училась, это было начало двухтысячных, это была совершенно другая наука. Сейчас всё почти полностью поменялось, поэтому я считаю, что у меня есть более-менее классическое гуманитарное образование с уклоном в языки.

Алина: Окончание ВУЗа − это часто момент перепутья, не знаю наступал ли он у тебя. Расскажи, как дальше развивалась твоя жизнь?

Еще в институте я пошла работать.  Самое смешное − это  то, что я работала журналистом где-то как-то и, в частности, писала в журнале, который назывался “Петербургский рекламист”. Это профессиональное издание для тех, кто работает в рекламе. Забавно то, что писали туда студенты, и я была на курсе втором-третьем. Наверно, это показывает уровень развития сферы на тот момент и комичность всей этой ситуации. Или говорит о моих выдающихся талантах, но скорее первое.

После института я поработала в нескольких компаниях. Из интересного: в компании, которая занималась продвижением онлайн-игры. Это был период, когда пришлось уехать в Москву, и я год там прожила. Мне очень нравилась работа, но дико не нравилась Москва. Я только последние пару лет начала нормально воспринимать  Москву снова. Как ни странно, деятельность по продвижению онлайн-игры чем-то похожа на деятельность по продвижению еврейской общины. Потому что и тут и там есть замкнутое комьюнити людей, у которых есть общие интересы. У нас сейчас это еврейские интересы, еврейские корни, культура, а там − это история вокруг игры, это некий онлайн-мир, и люди в нём очень в него верят, и для них очень важно всё то, что происходит в этом уютном мире. Как ни смешно, но такой опыт помог мне в дальнейшей деятельности. После этого я вернулась в Петербург и меня позвали в фонд Джоинт.

Алина: Как так случилось, они искали специалиста или какие-то перестановки?

Это было начало 2007 года, я пришла в только что построенный ЕСОД, это была тогда безмолвная пустыня. Там я познакомилась с Алексеем Рапопортом, на тот момент он был в ЕСОДе креативным директором. Мы разговорились, я начала давать какие-то советы что можно сделать. Сейчас в это сложно поверить, а тогда это была проблема − это огромное здание стояло пустым, безжизненным. И в какой-то момент он захотел, чтобы я встретилась с директором Джоинта нашего региона на тот момент, это был Менахем Лепкивкер. И он позвал меня пиарщиком в Джоинт, а поскольку я уже к тому моменту была готова на всё, чтобы уехать из Москвы окончательно, то я вцепилась в эту возможность и пошла работать в Джоинт. 

Лёша: Что до этого момента ты знала о еврейской общине в Петербурге?

Не очень много. Я ездила в сохнутовские лагеря  в возрасте 15-17 лет. Это был странный период, 99-ый, 2000, 2001 год, и тогда была большая алия, в принципе, сейчас тоже начинается… Тогда я приезжала в лагерь, и все участники, с кем я умудрялась подружиться, уезжали. Это был какой-то сюрр, невозможно было ни с кем нормально законнектиться. И тогда как раз было активное противостояние между Гилелем и Сохнутом, они находились на одной станции метро. Ты приходишь в Гилель и говоришь: “Я только что был в Сохнуте” и все реагируют: “О Боже, ты что? Сохнут − это такой разврат, это такой ужас”. А потом ты идешь в Сохнут и рассказываешь, что посетил Гилель и слышишь: “Ты что? Они такие скучные, такие задроты”. А по-честному они в принципе не сильно отличались.

Лёша: А где это находилось, на какой станции метро?

Это было на станции метро Выборгская, и там же, кстати, рядом с Гилелем находился Хесед, и это, пожалуй, единственное, что сохранилось неизменным с тех пор…  После того, как я поработала полтора года в Джоинте, меня отправили на Лехаву (лидерская программа). Лехава произвела на меня эффект совершенно невероятный на тот момент, и Дима Зицер, который был куратором, директором нашей Лехавы,также произвел сильнейшее впечатление.  Те идеи, которые он преподносил, очень сильно запали, очень сильно на меня повлияли. Поэтому я идеальный пример для спонсоров Лехавы, так как на меня это действительно очень сильно повлияло.
В какой-то момент мне предложили стать директором Гилеля, и я до сих пор не понимаю, почему мне это предложили. Обычно человек сам борется за какую-то должность, пытается её заполучить. У меня совершенно искренне так не было, потому что я считала, что есть более подходящие и более очевидные кандидатуры, но вот почему-то выбор пал на меня. Директор Джоинта — мой непосредственный начальник — лично рекомендовал меня на эту должность. Было сразу несколько сторон, которые утверждали кандидатуру директора Гилеля, а я была, возможно, компромиссным вариантом, и так я попала в Гилель снова, спустя фактически лет 8.

Лёша: Некоторые люди говорят, и я могу подтвердить, что приход в еврейскую общину через ту или иную дверь, меняет жизнь. Можешь ли ты разделить свою жизнь на «до» и «после»? Что этот «приход» изменил в твоей жизни и когда ты начала это осознавать?

Изменил очень сильно. Мне кажется, Гилель такая организация, в которой живёшь. Особенно сильно это ощущалось в первые годы, когда я еще мало понимала, что происходит. Поэтому единственным способом справиться с задачами, которые передо мной поставлены, было полностью в них погрузиться и начать этим жить. Конечно, это повлияло…

Мимо проходят знакомые ребята, здороваются с Ирой.

Привет! … у меня стало больше знакомых (смеётся). Думаю, я что-то потеряла в плане общения с нееврейскими друзьями. В какой-то момент я обнаружила, что с частью моих нееврейских, может и не друзей, но знакомых, мы просто не общаемся. Сейчас мой круг общения на 90% состоит из еврейской публики, близкой к еврейству. Это, наверное, основное изменение. Конечно, еврейская община − это маленький уютный мирок, где комфортно, где даже какие-то противоречия на уровне слов, ощущений или полутонов. А вокруг бушует настоящий мир, где противоречия на уровне, возможно, вплоть до кулаков.

Алина: Мне кажется, этим еврейская община отчасти и привлекательна. Даже многолетние противоречия решаются цивилизованно.

Да, это, конечно, огромный-огромный плюс.

Алина: Сколько уже лет ты, получается, часть Гилеля?

Мне страшно об этом говорить.. уже 8 лет.

Лёша: Ты говоришь, что это такой некий образ жизни − работа в Гилеле, работа в еврейской общине. При переходе в этот образ жизни возникают, наверное, какие-то сложности. Вопрос в том, ощущала ли ты их, и бывали ли у тебя моменты, когда хочется сказать: “Всё, тяжело, разбирайтесь сами!”? И, если они были, чем ты руководствовалась, и в чём ты находила энергию, чтобы продолжать работу?

Поначалу были очень сильно и, более того, когда я уходила из Джоинта,  мой руководитель пообещал мне, что если что, то всегда будет готов взять меня обратно. Наверно это и послужило основной мотивацией к решению: если что, я ничего не теряю. И тогда я попала в какой-то совершенно жуткий момент в жизни Гилеля. Был август 2008 года, если вы помните, это разгар кризиса, он только-только начинался, но уже имел большие масштабы в Америке.

Тогда очень сильно сократились бюджеты всех организаций и буквально через пару недель после того, как я начала работать, была встреча разных городов Гилеля, и на этой встрече нам сообщили, что из 15 городов, где находятся Гилели, остаются только 4. Вы представляете, какой был общий эмоциональный фон?

А еще была история с афёрой Бернарда Мейдоффа, который брал огромное количество еврейских денег для инвестиционных целей, но по факту они оказались украдены. Большая часть финансов в еврейских федерациях была потеряна, а ведь они были основными спонсорами российских еврейских организаций. Это был жёсткий период.

В какой-то момент я звонила своему бывшему начальнику и говорила: «А помнишь, ты говорил, что возьмешь меня обратно, не пришла ли эта пора?». Ну а дальше уже заработал такой мотор: когда в тебя не очень верят, очень важно доказать себе и своим окружающим, что ты можешь, и ты справляешься. Потом, спустя какое-то время вся эта ситуация уже вошла в ритм, и с тех пор, наверное, не было таких пиков.

Лёша: Какие решения в твоей работе тебе даются легче, а какие сложнее, и с чем это связано?

Сложные решения − это решения, связанные с командой и с ключевыми людьми в команде. Кто должен быть частью команды, и кто эти ключевые люди. Это, пожалуй, основные сложности. Самая сложная вещь, при этом она же и самая интересная, это то, что Гилель не похож на обычные организации. И я в этом плане не похожа на директора обычной организации, потому что в обычной организации есть сотрудники, которые  подотчетны директору и всё. А здесь система такова, что есть сложный механизм: есть сотрудники, активисты, волонтеры, участники. И Гилель должен, с одной стороны, иметь четкую структуру, потому что есть большая зона ответственности того, что связано с российским законодательством, бюджетированием, определением целей и сроков, KPI (Key Performance Indicators) и прочими понятиями, а с другой стороны он должен быть веселым, интересным местом, и участники не должны чувствовать эмоционально вот эту всю бюрократию, которая необходима, когда речь идёт про деньги, спонсоров, официальные органы.

Алина: Традиционно ли в Гилеле существовала эта пирамида сотрудников, активистов и участников, или же она выстроилась за эти годы ?

Я думаю, база была всегда, но, конечно, сила актива зависит от разных факторов. Мне кажется, что в последние годы в Гилеле очень сильный актив, и это огромное подспорье. Без этого Гилель вообще не может существовать. Это не преувеличение, что Гилель делают люди, это не рекламная заманка. На мой взгляд, без людей, которые преданы этой идее, он не может существовать в принципе.

Лёша: Перед интервью я у нескольких совершенно разных людей спросил: “Что бы ты спросил у Иры Добкиной?”. И вот есть такой вопрос. Ты упомянула, что Гилель должен быть немного веселым местом. Вопрос стереотипов: “Почему в Гилеле всегда веселятся, всегда пьют и ничему не учатся?”. В кавычки беру, разумеется.

Во-первых, это стереотип из той же серии, что в синагоге всегда молятся, в Сохнуте все едут в Израиль, а в Гилеле все веселятся. Мне кажется, что правда где-то посередине, и ни один из этих стереотипов не является полностью правдивым, но доля правды есть в каждом из них.

Гилель работает с людьми, у которых их еврейская идея не взращена с детства. В этом огромное отличие нашего Гилеля от Гилеля Америки, например, потому что там еврейский ребенок должен родиться в еврейской семье и что-то узнать о традициях. Пусть не на супер-высоком уровне, но он должен пройти определенный путь. После этого логическим этапом является студенчество и участие в жизни Гилеля. Это, на мой взгляд, модель, которая должна работать. У нас же происходит несколько по-другому. Большинство людей приходит к еврейской идее через Гилель только тогда, когда они уже едут на Таглит. Вплоть до того, что они не знают о своих еврейских корнях. Поскольку у нас есть задача привлечь этих людей, мы не можем привлечь их очень глубоким еврейским контентом, потому что они к нему пока не готовы, они ничего про это не знают.

Плюс мы работаем со студентами, а мне кажется, студент достаточно много учится, у него нет мотивации быть частью сообщества, где он ещё должен постоянно учиться. Это одна сторона медали. Другая сторона медали, это то, что мы стараемся, и нам удаётся, зашить достаточно большое количество образовательных и эмоциональных вещей в те программы, которые мы делаем. Просто это не всегда преподносится как лобовая лекция. Когда видишь, что все уснули, значит, идёт какое-то серьезное образование.

Это реализовано в виде квестов, семинаров, выездов, то есть в виде самых разных форм − это называется неформальное еврейское образование. Мы считаем, что мы в этом очень неплохи. Но вся эта история будет полностью работать только тогда, когда у тех студентов, что сейчас ходят к нам, появятся собственные дети, они будут их сами чему-то учить. Но, конечно, это для меня огромный вопрос, будут ли те ребята, которые прошли Гилель, создавать для себя еврейскую жизнь в дальнейшем. Я очень надеюсь, что да.

Алина: Как ты считаешь, для чего ты работаешь, какова миссия твоей работы? Как раз-таки вот в этом, в создании будущего?

Чтобы человек, у которого есть еврейские корни, осознавал себя евреем и делал что-то еврейское. Мне совершенно неважно что: ехал в Израиль, делал лидерские проекты, иногда ходил на еврейские праздники или же женился на еврейской девочке или вышла замуж за еврейского мальчика. Это моя миссия, чтобы все люди, с которыми мы как-то взаимодействовали, чтобы мы на них повлияли, и это влияние было бы для них в лучшую сторону. Я считаю, что еврейская община дает человеку очень много, и я вообще не понимаю, зачем люди от этого отказываются. Это ведь удивительная возможность. Есть куча людей, у которых нет еврейских корней, и которые очень хотят к этому примкнуть.

Алина: Я бы хотела узнать, кто такой еврей по твоему мнению?

Для меня еврей — человек у которого есть еврейские корни, который считает себя евреем, и не обязательно делает что-то для общины, а просто делает что-то еврейское, я уже перечисляла варианты от соблюдения до какого-то участия в еврейских мероприятиях.

Мне кажется, что есть, конечно, очень большая двойственность, связанная с Галахой, потому что есть два разных закона: первый из них — это закон «О возвращении» государства Израиль, и Гилель ориентирован на него. Он гласит, что каждый человек, у которого есть еврейство хотя бы в третьем поколении, может переехать в Израиль и, соответственно, может быть частью еврейского сообщества. А есть правило Галахи — только тот, у кого мама еврейка, может считать себя евреем, остальные — не евреи. Кто угодно, но не они.

Я совершенно очевидно и на 100 процентов верю в первую историю. Я считаю, что история иудаизма — она, с одной стороны, про глубокие традиции, с другой  — про то, что многие вещи менялись. И мне кажется, что должен найтись какой-то религиозный лидер, который найдет какой-то баланс для людей, которые, да — евреи, но не по маме. Это должно прийти изнутри, из религии, сейчас это назрело. В России и в мире достаточно большое количество людей, которые считают себя евреями, которые служат в израильской армии, делают что-то еврейское и которые не являются евреями с точки зрения ортодоксального иудаизма.

Лёша: Что такое на твой взгляд «русский еврей», и что ты думаешь, когда слышишь такое понятие?

Мне кажется, это какая-то часть российского менталитета, и она очень сильная − это язык, это определенный набор традиций, с одной стороны. А с другой стороны − это еврейские корни. Они часто не то чтобы задавлены, но как бы подзабыты, но, тем не менее, в каких-то вещах проявляются. Мне кажется, еврейство − это такая едкая история, которая, даже когда семья ассимилируется и уже вроде третье поколение не помнит, и вдруг бац! внук понимает, что он еврей, и начинает новую главу в семье. И, спустя несколько поколений, семья уже даже не помнит, что пыталась ассимилироваться −  происходит самовосстановление. Ну а кто такие русские евреи, не знаю. Мы с вами. (смеётся)

Лёша: Какие ты видишь отличительные черты Петербургской общины от всех остальных?

Я не так много знаю про все остальные общины. Петербургская община, с одной стороны, заметно снобская: история про то, что еврей на необитаемом острове строит две синагоги − в одну ходит, в другую ни ногой − это сильно про Питер. С другой стороны, она очень культурная. Даже вот какие-то противоречия − они не на уровне открытого противостояния, скорее на уровне вопросов: почему у вас только развлекаются, или почему у вас только молятся…

Лёша: Ты считаешь, что это косметические противоречия или более серьезные?

Может, я оптимист. Мне кажется, серьезных противоречий нет. Например, когда была ситуация с Аней Тишинской, которая была светским человеком со своим путём в иудаизме, человеком противоречивым. Когда с ней это произошло − это было общим горем всей общины. Мне кажется, это еврейская черта − в хорошее время быть разобщенными, но в какой-то момент горести сплотиться. У нас это есть и это большое дело. Возможно, я мыслю оптимистично и говорю, что стакан скорее полон.

Лёша: Есть ряд людей, которые обижены. Они в общине, но считают, что община − некомфортная, что очень персонифицирована…

Мне жалко, когда кто-то обижается. Я знаю, что часто бывают обиженные и часто мне кажется, что это несправедливо. Но, наверно, только сам человек изнутри ситуации может понять, справедливо ли он обиделся на другого человека. У меня какие-то очень банальные ответы. Надо хорошо относиться к людям с одной стороны, а с другой стороны, если идёт выбор мадриха или сотрудника, то, конечно, здесь очень важны профессиональные моменты, а не только личностные отношения.

Алина: Вопрос про общественную деятельность. Каково быть публичной персоной, общественной личностью? Получается, что приходится придерживаться какой-то политики организации, в которой ты работаешь. Бывает ли такое, что твое личное мнение не совпадает с этой политикой, и тебе приходится как-то с этим бороться?

Хороший вопрос. Как ни странно, мне кажется, почему я так долго задержалась в Гилеле и «вросла корнями», потому что у меня, с одной стороны, нет сильных противоречий: я в целом сильно поддерживаю идею Гилеля, и я очень искренне в неё верю. Неважно, работаю я там или не работаю, в декрете я или не в декрете. А с другой стороны, Гилель — это организация, в которой есть руководство, у меня есть руководство, у руководства тоже есть кто-то, но в любом случае, это достаточно совещательная система и у меня всегда есть возможность как-то повлиять, высказаться или услышать аргументы. Нет такого, что «будет так и никак иначе». Это очень сильно мотивирует на то, чтобы что-то делать.

Алина: Как ты себе видишь будущее еврейской общины Петербурга через 10 лет: все уедут, все останутся, что тут произойдет?

Есть такой лектор и философ Пинхас Полонский, думаю, что вы его знаете. Пинхас всегда рассказывает, что еврейская община в Петербурге и других городах загнётся. И будущее есть только у Израиля… Вроде, ещё у Америки. Я же надеюсь, что это не так. Сейчас люди приходят в еврейскую систему, их максимально зовут, приглашают, но это не идёт из семьи. Мне же хочется верить, что это как-то пойдёт из семьи. Потому что иначе это всё как раз и загнётся. Каким будет стакан — я не знаю.

Лёша: Если говорить про стереотипы о Гилеле, есть еще один — “В Гилеле все бесплатно”. Что ты про это думаешь?

У меня есть чёткая позиция по этому вопросу. Во-первых, студент в принципе не может оплачивать все расходы на организацию, никакая община мира так не устроена. Всегда те, кто может позволить себе больше, по ряду причин, они и поддерживают общину и помогают тем, кто не может позволить себе больше, потому что он ребёнок, студент или … дедушка. Я занимаюсь не только Гилелем — у меня есть проект Jewerly Hills, который рассчитан на взрослую публику, на выпускников Гилеля старше 25 лет. Уже несколько лет как мы делаем разные мероприятия, и сейчас мы делаем семинар Jewerly HIlls с 8 по 10 июля в Райволе. Я очень хочу пригласить присоединиться к нам всех, кто старше 25, кто уже перерос Гилель, но хочет активно участвовать или как-то участвовать в еврейской жизни. Это полностью самостоятельный проект, он не поддерживается никакими грантами. Это деньги участников и деньги частных спонсоров, которые вместе с нами это всё делают.

Лёша: Что бы ты посоветовала молодым активистам еврейской общины и людям, которые хотят что-то делать и менять?

Мне кажется, что самое важное в активисте — это его целеустремленность. Потому что я много раз видела, когда приходит человек многообещающий, но как-то быстро пропадает, ленится или тормозит. В итоге, ничего не получается, и он с такими огромными надеждами не становится никакой звездой. И в противовес, всегда есть люди, которые, казалось бы: «ну как из него будет мадрих Таглита?» А человек так работает над собой и так занимается развитием себя, что спустя три года, ты думаешь про него — да вот же отличный мадрих Таглита! И вот это, мне кажется, самая важная идея. И просто в жизни, и в еврейской общине, как маленькой жизни в частности.

Лёша: Вопрос, который сейчас интересует многих: что происходит в Гилеле, и что будет с Гилелем дальше?

В Гилеле происходит некое… не знаю можно ли это назвать преобразованием, у нас меняется часть сотрудников. Во-первых, я ухожу в декрет, во-вторых, Настя Ширяева уехала в Израиль, да и ты — Лёша… ну сам расскажешь.

При этом, мне кажется, у Гилеля сейчас большой запас прочности, есть сильная слаженная команда, хоть от нее остаётся половина, но эта половина не менее сильной команды, и очень сильный актив. Я вижу очень много хороших кандидатов, которые могут стать сотрудниками. Сложное решение сейчас мне предстоит принять, но во всяком случае, это не то сложное решение, когда ты понимаешь, что никого нет, а нужно чтобы кто-то был. Это то сложное решение, когда много перспективных людей, и нужно выбрать того, кто будет самый-самый крутой.

Мы сейчас везём три группы на Таглит летом, а это значит ,что в общину придёт 120 новых людей, и это много, это круто.

Алина: Мне хотелось бы побольше узнать про твою личность. Что повлияло на тебя, как ты сформировалась? Есть такие вещи… книги, события, убеждения может быть? Что ты сама считаешь таким базовым в себе? Мне очень интересно.

Во-первых, я большой фанат книг, детских книг, и в частности Муми-Троллей. Они долгое время были моей настольной книжкой. Если говорить о каких-то моих базовых качествах, мне кажется, я достаточно умна, и понимаю какие мои сильные, какие слабые стороны и умею выстраивать ситуацию так, чтобы мои слабые стороны не прикрывались, но чтобы были люди, которые эти стороны дополняют. Не знаю, наверное, нехорошо так говорить… наверное, только полные дураки говорят о себе, что они умные.. (смеётся)

Лёша: Что тебе дали Муми-Тролли, как персонажи, как книга? Что они добавили в твою личность?

Мне кажется, что Муми-Тролли это совершенно гениальная книга. Она про взаимоотношения между людьми, она про то, какими должны быть взаимоотношения в семье. Мне кажется, у меня не всегда были в изначальной семье такие отношения, которые должны быть по книге Муми-Троллей. Я поэтому очень многому научилась.

Алина: А можно про личное? Я где-то узнала про вашу с мужем трогательную и милую историю с любовью на расстоянии. Мне хочется попросить тебя рассказать.

Это не секрет совсем, я замужем, моего мужа зовут Лёня Добкин, в этом мае было 5 лет как мы вместе. Мы познакомились благодаря Гилелю: у нас была компания, мы поехали на шашлыки. Лёня, который изначально из Курска, а тогда жил в Америке, волею судьбы был в Петербурге. До этого он учился в Питере и был активистом Гилеля. Он тоже приехал на эту тусовку. И мы пересеклись, у нас был стык: он в августе 2008 года свозил группу на Таглит и уехал после этого в Америку. Кстати, вот нельзя брать таких мадрихов, которые везут группу Таглита, а после этого не работают с группой. Но это было не моё решение, я же пришла только в конце августа.

И мы с ним один раз всего пересеклись. Вернее, не пересеклись. И хорошо, потому что на тот момент и у него были другие жизненные планы, и я была совершенно в других отношениях, то есть ничего не намечалось. А потом мы в 2011 году встретились снова. И кстати отношения наши завязались с того, что я ему в какой-то момент предложила быть моим напарником, потому что я знала, что он опытный мадрих. Вот так и поженились (смеётся).

Алина: Сейчас открыта вакансия директора Гилеля, и я бы хотела тебя спросить, насколько ты заинтересована в том, каким будет директор Гилеля и будешь ли ты ревновать Гилель?

Я думаю, что я, конечно, буду ревновать. Но, с другой стороны, я очень сильно заинтересована, чтобы не было какой-то просадки или провала. Это для меня будет означать, что я не смогла построить стабильную систему. Есть такой тип лидерства, когда человек очень-очень яркий, но когда он уходит из системы — всё рушится. Это точно не мой тип лидерства, такой, с горящим сердцем. С другой стороны, мне кажется, что я больше умею выстраивать стабильную ситуацию и находить баланс во всем. Очень надеюсь, что у меня получится. Я пока не знаю , кто станет директором Гилеля. Это на самом деле сложнее всего, самая сложная вакансия, потому что я вижу очень много хороших кандидатов на другие позиции и вижу, но меньшее количество, хороших кандидатов на свою. Не знаю, насколько я могу быть объективной, но я очень стараюсь. Конечно, есть какая-то ревность, и я думаю, будет. Миша Левин, например, был директором до меня много-много лет, он основал Гилель в Питере. Думаю, что когда он приходил к нам, мы его много приглашали на мероприятия, у него всегда были двойственные чувства. С одной стороны, есть ощущения, что это твоя семья, но уже принадлежит кому-то другому, и вообще она уже по-другому выглядит, а с другой стороны есть чувство гордости, что ты что-то создал. У меня сейчас другая ситуация, я собираюсь держать руку на пульсе.

 

Интервью с Ирой Добкиной подготовили волонтёры: Алина Новикова, Алексей Пузин и фотограф Олег Любарский