Интервью с Леонидом Колтоном

Jevents продолжает серию интервью с самыми интересными людьми еврейской общины. В этот раз нам удалось побеседовать с Леонидом Гаррьевичем Колтоном — директором благотворительного центра помощи пожилым людям «Хэсэд Авраам».

Леонид Гаррьевич,  хочется начать с такого вопроса: «Если бы вас попросили описать вашу жизнь в паре абзацев, что бы вы сказали?

Я учился на матмехе ЛГУ, работал в Институте Гидротехники имени Веденеева до 1993 года, занимался гидромеханикой и близкими к ней темами. Вы даже не представляете насколько мне всё это нравилось. В советское время еврею сложно было поступить на матмех, мне говорили, что не стоит даже пытаться. Каким-то образом я преодолел существующую квоту, поступил со второго раза.  Думаю, потому что я упорный. А в начале 90-х несколько петербургских еврейских организаций и «Джойнт» предложили мне поучаствовать в создании «Хэсэда».

А почему вы тогда не уехали?

Здесь было тогда очень интересно. Сейчас многие ругают 90-е – это или те, кто намного старше меня, или те, кто младше. Я считаю, что моё поколение очень счастливое – это те, кому в 90-х было 25-35 лет.  Было множество возможностей, всё стремительно менялось.  Если вы посмотрите на многих известных сегодня людей  — они тоже все примерно моего возраста.

Вообще до Перестройки искали ли вы какой-то «еврейской жизни» для себя?

Искал. И в какой-то момент нашёл, но, хочу ещё раз подчеркнуть, не был каким-то подпольщиком. В горбачёвские времена я ещё застал некую полуподпольную активность, но я не был одним из ее лидеров. Я преподавал иврит, мы с друзьями собирали устные свидетельства о Катастрофе, мне посчастливилось участвовать в установке  памятника «Формула Скорби» в Пушкине.

Меня даже два раза вызывали в КГБ, и первый раз я страшно испугался. Но сейчас я понимаю, что сотрудники КГБ были растеряны не меньше моего. Они не знали, что со мной делать, что вообще надо мне предъявлять. Можно ли пугать, или нужно дружить.

Сегодня какие проблемы вы видите в общине в целом, в том числе те, которые актуальны для «Хэсэда»?

Не вижу каких-то глобальных проблем, всё находится в естественном развитии. Развиваются институты, приходят новые люди, молодёжь, вот, как вы. Был такой момент, когда говорили, что нет молодых, но ведь на самом деле это не так. В «Хэсэде» тоже в определенный момент не хватало молодых сотрудников, но сейчас это изменилось.

В целом, есть не кризис в общине, а кризис в стране. И это отражается и на еврейских организациях, но мы «живее». Неформальные структуры всегда живут вольнее, но в то же время, у нас очень хорошие отношения с государством. И не только у «Хэсэда», но и у других организаций.  Государство с нами сотрудничает – это правильное слово. У «Хэсэда» большой контракт с  Комитетом по социальной политике — мы ухаживаем за пожилыми людьми. И это сотрудничество развивается.

Это вообще сложный вопрос — еврейские пенсионеры, нееврейские. Вопрос в том, что делает нас еврейской организацией?  Волонтерам и сотрудникам я даже вопрос не задаю – кто они, но знаю, что не все евреи. Если бы мы занимались только просветительской деятельностью, то было бы понятно, что такое еврейская организация, но, грубо говоря, памперсы меняются всем одинаково.

Чего не хватает по-вашему общине, каких важных опций?

Мне кажется, что не хватает прессы. Некой площадки для диалога между людьми.  Но точно не знаю, нужно ли это. Также нет каких-то демократических институтов, например, выборного совета общины. Нет общего мнения общины по каким-то вопросам, да и в принципе важно определить место общины в городе. Понятно, что община не государство в государстве, но если проводить аналогию, то у него есть инструменты: выборы, СМИ, опросы, представители и так далее. Я, например, могу говорить только от лица «Хэсэда», но не от лица евреев Петербурга.

С какими еврейскими организациями в городе вы сотрудничаете, актуальна ли проблема коммуникации между вами и всеми остальными?

У нас нет проблемы конкуренции — к нам  люди приходят сами. Кроме того у нас всегда была концепция — сотрудничать со всеми. Одинаково тесных  отношений не может быть со всеми, но с ключевыми организациями они есть  — «Адаин Ло», Синагога, Общинный Центр на Рубинштейна, ЕСОД, Институт иудаики и другие.

А вот, например, с организацией «Ева», с которой вы в одном поле? В чём отличие ваших парадигм?

В принципе мы очень похожи, но у «Евы» есть то,  чего у нас нет. Они много занимаются общинной, культурной работой с детьми. Когда-то мы тоже занимались культурными программами для разных возрастов, но сегодня мы находимся в ЕСОДе, где огромное количество организаций, которые делают это лучше нас. В отличие от «Евы» у нас амбиции в том, что касается помощи пожилым. Человек, которому нужна помощь, сначала приходит в «Хэсэд», а потом уже им может заниматься, например, «Ева». Мы ведём общую базу данных, а некоторые программы есть только у нас. Но это не конкуренция, а сотрудничество.

Кроме того вы директор Ассоциации «Хэсэдов» России?

«Хэсэдов» много, а я только называюсь директором ассоциации. Хэсэды встречаются, обсуждают вместе актуальные вопросы: управленческие, идеологические, сотрудничество с государством, совместный фандрайзинг. В любом случае каждый «Хэсэд» автономен.

Сейчас вы открыли в городе свой Дом престарелых. На сколько человек он рассчитан, как вы отбираете тех, кто туда попадёт?

Во-первых, это не наш проект, или точнее, не только наш. «Хэсэд»  является только одним из партнеров. Во-вторых, он называется Пансионат для пожилых «Курортный».

В Пансионате 92 комнаты. Это коммерческий проект для тех, кто нуждается в серьёзном круглосуточном уходе.  Попасть туда могут люди трёх категорий: те, кто может платить — это достаточно дорого; те, которых нам направляет город и, возможно, будут ещё те, которые не попадают под две предыдущих категории — благотворительные истории.

«Курортный» только открылся, идёт набор — мы хотим, чтобы он максимально быстро заполнился, это не простой процесс. Но исходя из того, какой сейчас существует закон о социальном обслуживании, я думаю, что мест всем, кому это необходимо, не хватит. Вообще очень хороший проект — мы надеемся, что он откроет дорогу другим частным домам, их появится много. Потребность огромная, а опыта в России практически нет.

Очень важную роль в этом проекте играют наши инвесторы – бизнесмены. Мы с ними являемся соучредителями Пансионата. Наши партнеры очень активно участвуют в проекте и фактически руководят строительством здания, а не только вкладывают деньги. Понятно, что «Хэсэд» понимает в уходе за пожилыми, а вот управление бизнесом — это уже не наша компетенция.  Хороший сложился коллектив, повезло. Я очень многому научился у наших партнеров пока мы строили здание, запускали проект.

У вас очень  большая занятость — есть ли секреты ведения дел? Какими принципами вы руководствуетесь?

Надеюсь, что я делегирую полномочия, но точно сказать можно только со стороны. У меня прекрасный заместитель Инна Семикина.  Регулярной деятельностью «Хэсэда», которую, знает наша община, занимается именно она.  В «Хэсэде» прекрасные сотрудники, на которых можно полность положиться.

Сотрудники говорят, что у меня математический склад мышления: много логики. Когда-то я всё запоминал,  сейчас «по старинке» расписываю всё на бумаге.

Если я понимаю, что делаю слишком много сам, то значит что-то не так. Но у меня есть ресурсы свободного времени. Вот середина рабочего дня, а мы с вами беседуем. В начале своей работы я не умел никому ничего поручить: уезжал в командировки, и думал, что всё  без меня развалится, переживал, что никто мне не звонит. Сейчас я знаю, что, если меня нет, все будет только лучше.

Есть ощущение, что вы постоянно учитесь, проходите стажировки, курсы – это так?

Раньше я делал это постоянно. Что-то мне было нужно для работы — я математик, а не менеджер и не социальный работник.  Финансовому учёту, управлению  я учился отдельно.  Я очень много сил вкладывал в обучение, и в меня очень много вложил «Джойнт» . Сейчас я стараюсь, чтобы сотрудники учились.

Штат у вас ведь не очень большой, если мы говорим не о волонтёрах?

Вы даже не представляете, насколько он большой. Сиделки, работники по уходу, волонтеры — больше тысячи. Штатных сотрудников в «Хэсэде» 60-70 человек. Есть много того, чего не видно: склады, хозяйственные службы, водители. У нас есть ещё одно здание и даже свой заводик. Мы производим костыли, коляски и другое, но это отдельная структура, как и Дом престарелых.

Вы коренной ленинградец? Могли бы представить себе другой город для жизни?

Да, я коренной петербуржец, уже мой прадед жил в Петербурге. Мне очень нравится Париж, тем более что мои бабушка и дедушка долго жили во Франции. Мне в Париже очень хорошо.

Так же мне комфортно в Израиле, я говорю на иврите и я вполне могу представить себя там на старости лет. Где-нибудь близко к морю, и чтобы ничего не делать. Другой вопрос, когда она наступит, эта старость. Каждый раз себе говорю – доделаю ещё вот эту вещь и всё, но каждый раз появляется что-то новое.

А какие-то есть места в Петербурге, которые вы любите больше всего или которые сильнее всего связаны с вашей жизнью?

Я учился на матмехе в университете на Васильевском острове, а ещё в 30 математической школе, которая до сих пор находится напротив метро. Ещё там рядом кондитерский магазин «Белочка».  А вообще у меня нет такого – я математик, а не романтик.

Ваша семья вообще была далека от всего еврейского?

Да. Хотя, конечно, мы всегда знали, что евреи. С моей внешностью трудно это скрыть. Когда мне нужно с кем-то незнакомым встретиться на улице, я всегда говорю: «Увидите человека, который похож на карикатуру на еврея – вот это я». У меня очень интересная семья. Дедушка с материнской стороны родился в Бобруйске, потом уехал в Палестину, жил там, потом перебрался во Францию. Там женился на бабушке. Он не был религиозным, но получил еврейское образование. Дома были книги, написанные непонятным мне тогда шрифтом. Понятно, что прадедушки и прабабушки, которых я практически не застал, были религиозными. Кстати, когда я был маленьким, я вообще думал, что в Петербурге 50% точно евреи. И ещё, что все вокруг математики. Отец, дедушка, бабушка — все математики.  Я только потом понял, что существуют люди, у которых другая профессия.

Какие у вас отношения с социальными сетями, современными технологиями?

Если говорить о социальных сетях, я с интересом читаю посты других людей, но сам не пишу, не умею. Мне проще поговорить лично или позвонить, чем написать.

Конечно, я пользуюсь мобильными гаджетами. По стационарному телефону я разговариваю только с мамой. Если говорить о чтении, то, когда все книги мира у тебя под рукой в маленькой коробочке — планшете, уже перестаешь пользоваться бумажными. Хотя я долго читал именно бумажные. По телевизору смотрю только спорт и каналы, где показывают фильмы. Я очень люблю футбол, а сейчас, неожиданно для себя, слежу online за Чемпионатом мира по шахматам.

Насколько глубоко вы знаете своё «генеалогическое древо»?

Не слишком глубоко, но, например, я знаю дедушку бабушки. Бабушка вообще не из России— из Румынии, окончила еврейскую гимназию. По этой линии у нас есть родственник, который собирал информацию о предках и даже книгу написал.

Как у ваших детей с еврейством?

Они выросли в «Адаин Ло». Старшая дочь год назад уехала в Израиль. Если туда же последуют двое других детей, то и у меня не будет выбора, поеду за ними. А вот если дети будут жить в разных странах, то можно будет путешествовать.

Есть ли  у вас хобби, может быть, вы что-то коллекционируете?

Я старый рокер, что видно по моей причёске. В детстве я был лишён  возможности слушать западных звезд вживую. Даже коллекционировать диски — это была статья. Про то, чтобы попасть на концерт западных рок звезд, я не мог даже мечтать. А вот когда впервые западные группы стали приезжать, я подумал, что мне уже не по возрасту ходить на рок-концерты, но мой друг сказал: «Представь себе, что когда нам было 17, тебе бы сказали, что мы не пойдем на такой концерт. Ты бы никогда не поверил».

Этим летом мы с младшей дочерью ездили в Москву на Black Sabbath — это был первый рок-концерт, который она посетила. Я был, например, на концерте Леонарда Коэна в Бухаресте.

Коллекционирую бирдекели — подставки под пивные кружки.  У меня их несколько сотен. Все мои друзья привозят мне бирдекели из своих поездок.

Интервью Валерия Тёмкина, фотографии Евгения Тальковская

Интервью с Леонидом Колтоном

JEvents