Интервью с Михаилом Альтерманом

Вы наверняка слышали, что в США есть город Кливленд, в котором очень крепкая еврейская община. Так сложилась, что еврейская община Кливленда оказывает еврейской общине Петербурга большую помощь. Подробнее про Кливленд можно прочитать в этой статье.

Сегодня мы предлагаем вам интервью с одним из активистов еврейского Кливленда — Михаилом Альтерманом. У Михаила очень интересная судьба: он родился и вырос в Минске, во взрослом возрасте переехал в Кливленд. Из этого интервью вы узнаете, насколько ему было сложно осуществить такой переезд, адаптироваться к новой среде и стать полноценным членом еврейской общины.

Интервью с Михаилом подготовили Илона Галембо и Олег Любарский, взято интервью непосредственно в Кливленде.

Минск

Давай начнем сначала: где родился? Кто твои родители?

Я родился в Минске 27 июля 1975 года. Родители — Светлана Альтерман и папа, которого я не знаю, потому что он ушёл, когда мне было примерно три года. Даже если бы я хотел узнать, кто мой отец, не смог бы. Мама, в конце концов, дала мне свою фамилию.

А чем занималась мама?

Родители были инженерами. Но я не знаю, каким именно инженером был папа. Знаю, что мама где-то его встретила в инженерных кругах, и это всё.

Что ты делал в детстве, чем увлекался?

Ходил в обыкновенную школу, там других не было. Только государственная. Там все было государственное. Ходил в школу, никаких планов на жизнь не было. Ничего “почетного” не расскажешь, потому что я вёл себя плохо.. Ну чуть-чуть хулиганил, но не так уж серьезно.

Входил ли ты в топ-10 хулиганов? Как ты хулиганил? 

О, нет. Даже в топ-1000 не вошёл.  Друзья были хулиганы. Ну, я тоже с ними ходил туда-сюда.

Эти друзья-хулиганы были евреи или нет?

Нет, друзей-евреев не было.

А евреи в твоем окружении вообще были?

Очень-очень мало евреев было в Московском районе Минска, где мы жили. Но основное, что я запомнил про детство и юношество в Минске и Белоруссии, это то, что постоянно пытался защитить себя как-то или избежать того, чтобы били, обижали.

А били за что?

Еврей. Еврей с еврейской фамилией. В классном журнале была графа “нация” и там моя фамилия на букву А, прямо первой, и написано “еврей”. Все другие были белорусы, а я только вот один еврей.

И как учителя к тебе при этом относились?

Учителя нормально. Ничего плохого не скажешь. Одна в детском садике, зато была такая… Она меня запомнила. Запомнила, что когда-то, когда мне было 4 или 5, мама подала документы, чтобы смотаться из Советского Союза. Это было такое громадное преступление. И она меня запомнила. Когда мне было 13 или 14 лет, она меня увидела рядом с какими-то площадками и узнала, и стала говорить “Ооооо! Альтерман, в Израиль ещё не уехал”. Это было удивительно, что действительно женщина так неравнодушна была к евреям, что меня помнила все эти годы. Я на неё смотрел удивленно.

Неравнодушна в положительном или отрицательном смысле?

Отрицательном. Очень отрицательном. А все другие учителя были нормальные. Причём жалоб особо не было, и они в основном хорошо все учили. Не знаю, как они зарабатывали.

Учителя белорусы или были какие-то еврейские учителя?

Какие-то еврейские учителя были. Мало, но были.

Отношение было другое?

Нет, абсолютно нет. Вообще евреи в то время ничего не соблюдали. Я понятия не имел, что те евреи, с которыми я был знаком, что-то такое соблюдают. Когда приехал в США, у меня был большой шок, что иудаизм — это религия, а не нация. Нация тоже, для некоторых, но религия — намного важнее и намного больше.

А вы с мамой до этого не соблюдали ничего?

Ничего не соблюдали. Даже не знали, что такое существует.

То есть все твое еврейство заканчивалось в принципе фамилией и записью в журнале?

Да, и мне не нравилось быть евреем, потому что единственное, что это значило — будут бить. Вы же понимаете, можно других евреев найти и защищаться группой. Ну а какие другие евреи? У нас их не было. А может и были, но я их не знал.

То есть евреев в принципе ты не видел в Минске?

Видел-видел. Ну как, я знал, что вот эта учительница — еврейка, этот учитель — еврей…

А среди твоих сверстников?

Сверстники? Мама представляла мне каких-то знакомых, которые в каком-то другом месте жили, и у них дети были. В то время в Минске в другие районы никто не ездил, только в самые близкие. Или дома сидел, или совсем рядом. Поблизости никого не было.

Расскажи про свой подростковый возраст — все еще хулиганил или появились какие-то увлечения?

Увлечения были. Радиотехнический кружок был. Мне нравилось паять. Мне до сих пор нравится паять. Правда, сейчас такая электроника, что никому не нужны резисторы.  Хотя недавно, например, починил себе один из мониторов. У меня есть паяльник, но так чтобы увлекаться этим — нет. Были шашки — ходил, когда был маленький. Было интересно. Спортом мало занимался. И потом понял, что это было зря. Надо было больше спортом заниматься — отбивал бы атаки лучше.

Переезд

В каком возрасте ты переехал?

В 16 лет.

Ты говорил, что вы думали переехать, когда ты ещё ходил в детский садик?

Да-да. Это очень важная история. Важнее, чем мои увлечения в детстве. Это были 70-е годы, коммунисты заключили договоры с Западом и, одна из уступок, которые дал коммунистический блок — разрешение уехать. Но это одно дело — дали разрешение, другое дело — людям узнать об этом. В то время, без интернета, которым люди могли пользоваться и свободы информации, кто бы про это узнал? Но моя мама в интеллигентных инженерных кругах была главным специалистом. Она видела, что вот люди уезжают. А у мамы были большие проблемы с коммунистическим руководством. И она решила, что ей делать в этой стране нечего, будущего нет, и тем более нечего там делать мне.

И она стала узнавать информацию — как и что подавать, затем подала документы. Каково было в то время подать документы на выезд? Сразу же неприятности. Людей чаще всего увольняли. Её не уволили, но убрали с должности главного специалиста на самую низкую должность с самой низкой зарплатой из-за того, что мама воспитывала меня одна. Но все эти экономические проблемы… Было бы нормально, если бы все это продлилось 6 месяцев или сколько там обычно другие люди ждали, чтобы уехать. Но случился Афганистан, потом олимпийские игры случились — и ворота закрылись. То есть, мы с мамой оказались в самой худшей ситуации, когда она подала документы и, значит, все коммунисты знают, что она собралась уезжать, а уезжать не дают. И долгие годы мы сидели в отказе. В то время я маленький был, меня никто не спрашивал, я ничего этого не знал.

Посылались письма, вызовы из Израиля,  но это ни на что не влияло. Были какие-то слухи про людей, которые давали большие взятки в цену машины или ещё чего-то такого, чтобы дали разрешение уехать. Но так, до поздних этапов перестройки не выпускали. Потом начали выпускать, и на этом этапе были большие проблемы, потому что уехать разрешали, но теперь уехать стоило намного больших денег. А где деньги взять? Ещё были проблемы, что сначала коммунисты не успевали с разрешениями, потом США не успевали с разрешениями.

И конечно же был большой вопрос — куда ехать. В то время люди уезжали на поезде в Вену, потом из Вены во все концы планеты. Задача была просто смотаться из этого социалистического государства, а потом уже решить куда. Главное, чтобы смотаться, к капитализму.

Пока все дела шли: и застой, и отказ — к тому времени я уже вырос и мама у меня стала спрашивать, что я про это думаю и как я на это смотрю. К тому времени у меня уже были запудренные мозги. Я считал, что в Израиль ехать не надо, потому что там три года надо служить в армии, потом ещё призывают до 20 с чем-то лет. Я к тому времени уже думал, как бы не попасть в советскую армию, не то, что в другую. И я думал про армию на Западном полушарии то же самое, что про армию в Советском Союзе. Поэтому я был категорически против Израиля.

А потом оказалось: так как мама все эти годы сидела в отказе, США в конце концов дали нам статус политических беженцев. Так вот мы стали легальными мигрантами со статусом политических беженцев. Мы действительно были в одном из списков людей, которых коммунистическое государство не выпускало.

Когда шли переговоры в 80-х годах, был вопрос от западной стороны: “Почему вы не выпускаете людей? Мы же договорились, что вы будете выпускать”. Ответ коммунистов был: “А никто не хочет ехать, всем и тут хорошо”. Ну тогда с западной стороны были показаны списки людей с адресами, конкретные люди, которые хотят уехать. Запад сказал: “Вот конкретные люди, вы им не даёте уехать”. Мы были в этих списках.

Очень интересный факт про Америку: это не на пустом месте случилось, это действительно сделали рядовые люди, и все это началось как раз в Кливленде. Они начали борьбу за права и за свободу евреев в Советском Союзе. Политический активизм повлиял на то, что в конце концов к 80-м годам правительство США стало прислушиваться к тому, что они говорили, на самых высоких уровнях. То есть это урок всем тем, кто в Америке сидит и думает, что политический активизм ни на что не влияет. Это совсем неправильно. В Америке это до сих пор работает.

Как переезд происходил? Как вы добирались? Что вы могли взять с собой?

Это было большой проблемой. У нас было двести долларов, сто из них мы одолжили. Было два больших чемодана на каждого из нас двоих, были какие-то маленькие сумки. А что в эти чемоданы класть — это был большой вопрос. Ну, кроме как одежды, обуви, это само собой разумеется, а потом что? Какие бытовые вещи с собой брать? Мама пыталась узнать от кого могла в Минске — кто уезжал или кому письмо написали — что с собой брать, и некоторая информация оказалась неправильной.

Например?

Например, кто-то нам сказал, что когда берешь квартиру в аренду в США, нужны свои замки. Поэтому мы запаковали советские замки с советскими ключами…Ну, потратили место и вес.

Пригодились потом?

Выкинули. Ну, община здесь нас подобрала, ведь мы были политическими беженцами. Как сейчас это работает в США, я даже боюсь узнавать. Тогда это было так: люди приезжают без языка, без работы, без денег, без родственников. Программ типа Affirmative action, как у афроамериканцев, не было. Из этого ничего хорошего не выйдет. Поэтому пускали только, если был спонсор. Нашим спонсором выступила еврейская община Кливленда.

Это была программа “Let my people go”?

Это не программа, это лозунг, это движение.

Вы переехали благодаря этому движению?

Да, мы результат этого движения. Ну, там разные программы, организации. В общем, это целый комплекс разных организаций. Технически это было так: одна из организаций заплатила за наш авиабилет. Мы взяли деньги в долг и потом, в течение какого-то времени, их отдавали.

Как вы летели вообще? Какой у вас был маршрут?

Маршрут был: ехали на автобусе из Минска в Шереметьево…

Из Белоруссии в Москву?

Из Белоруссии в Москву на автобусе. Потому что из Москвы вроде должен был быть прямой рейс в Нью-Йорк, но почему то мы сели на какое-то время в Лондоне. Пока прилетели в Нью-Йорк, может из-за того, что сели в Лондоне, пропустили свой рейс в Кливленд. Потом нас поместили в какую-то гостиницу, дали что-то покушать. Все было странное: и гостиница, и еда.

У вас в школе был какой-нибудь английский? Как вы взаимодействовали с людьми?

Сразу же в самолёте поняли, что намного хуже знали английский язык, чем думали.

Ты же учил английский в школе?

У меня был английский в школе, но до того как стало ясно, что мы едем в США, я как хулиган внимания на это абсолютно не обращал. Потому что одно дело решить смотаться от социалистического болота. Другое дело —  решить: “Окей, а куда едем? Какой там язык?». Когда уже стало ясно, что едем в США, тогда стали учить. Были и аудиоуроки, ездил на какие-то занятия с учителям. Это помогало. Словарный запас какой-то был, но так, чтобы владеть языком — нет. Это мы сразу же поняли, как попытались объясниться со стюардессой и задать ей какие-то вопросы, и ничего не получилось. Так что с языком туговато было сначала. Ну, когда приехали, быстро все пошло-пошло вверх, быстро выучил язык. Надо было устроиться на работу, надо было учиться в школе, все такое.

Что было после гостиницы?

На следующий день надо было на рейс, и поехали в Кливленд.

Вас как-то встречали?

Из общины встретили. Там человек в аэропорту ждал нас. Привёз в нашу квартиру. Там хоть кое-какая мебель была. Открыли холодильник, а там продукты.

Это все от общины было?

Все от общины. Ну и по этому спонсор-договору с правительством США, наша община, давала нам деньги какое-то время. Я не помню, сколько. Давали деньги так, чтобы можно было прожить, оплатить квартиру, пока не устроились и не выучили язык.

Квартиру предоставляли на какой-то срок? Или она была вашей, пока вы можете за неё платить?

Мы платили за квартиру, но нам давали деньги, которые покрывали квартиру и какое-то питание, и ещё всякие другие расходы. Но квартира была, был подписан договор на год. И в конце концов деньги, которые нам давали кончились, как и было по плану обговорено. И тогда уже мы должны были сами платить за жильё.

Ты говорил, что вначале для тебя еврейство и иудаизм были чем-то неизвестным. Вопрос такой: вот вы приехали в Кливленд в квартиру. Как вы провели первый шаббат? Вас же позвали куда-то? Как он происходил?

На шаббат не позвали, потому что мы не были знакомы ни с кем ортодоксальным. Нам помогали люди. Пара семей как волонтеры пришли к нам, пригласили к себе домой. Помню первый раз, это было буквально в первый месяц, волонтёры пригласили нас на празднование Дня благодарения, что было очень интересно. Там присутствовала ещё семья из Молдавии. Была целая куча американцев. Было очень интересно на все это посмотреть: как они празднуют, какие у них порядки, какие у них там блюда. Было очень-очень здорово. Они были евреями, но мало чего соблюдали. Я понял, что иудаизм — это религия, уже когда пошёл в школу. Как я пошёл в школу, это тоже интересная история.

Школа, университет, община

Сколько времени прошло? Вы переехали какое время года было?

В октябре.

То есть приехал и по идее сразу же в школу пошёл?

Да, довольно таки быстро пошёл в школу. В первые полторы недели даже.

Школа была еврейская?

Выбор школы был непростым. Стоял вопрос, хорошо, вы приехали, чего вы хотите? Ну, хочу преуспеть. Хорошо, как люди преуспевают? В то время считалось, что единственной способ преуспеть — пойти в университет. Чтобы пойти в университет нужно, вроде как, пойти в школу. А частные школы считаются лучше. Там нам предложили еврейскую школу, за которую не надо было платить. Я решил: “Ага, хорошо, значит это частная школа. Потом университет, все такое, так и надо’. Ну и пошёл в эту частную еврейскую школу. Оказалась, что эта школа ортодоксальная. И я там очень сильно удивлялся всему.

Ходили в кипе, соблюдали шаббаты?

Да все на свете. И даже на уроках, на которые ходил, я не понимал, а зачем это, что это, к чему это. И тогда уже сразу стало ясно, что иудаизм — это далеко не нация, это религия, и я всю жизнь был неправ.

Ты в этой школе так и остался?

Месяца три, три с половиной. Учил я там буквально только английский язык. И только иврит. И еврейские всякие предметы.

Почему решил выбрать иврит?

Я ничего не выбирал. Мне его дали и все. Я был на такой программе. Если бы я в 16 лет проходил те же предметы, что и 16-летние неортодоксальные ребята, я бы ничего не смог сделать. Там ни английского, ни иврита, ни иудаизма, ничего. Совсем бы ничего не получилось. У них была составлена специальная программа. Ведь я же не самый первый там был. Были и другие советские еврейские иммигранты, им тоже давали только иудаизм с ивритом и английский язык.

А вы кооперировались как-то с советскими эмигрантами?

Было дело, да. Нас было в то время немного в этой школе. Большие волны таких, как я, там уже прошли. Многие их них ушли в другие места, кто-то остался. Некоторые действительно дошли до уровня своих ровесников и так вот и закончили эти свои ортодоксальные школы.
После того, как я 3-3,5 месяца просидел на этих своих программах, мне сказали, что я готов идти к своим ровесникам. Действительно ли я был готов или нет — это был другой вопрос. Но к тому времени я уже работал в продуктовом магазине, у меня была целая куча часов там каждую неделю. Когда я узнал, сколько мои ровесники сидят в средней школе…. У них там была программа по всем наукам от ботаники и химии, до математики. Все те предметы, которые есть в обыкновенных нерелигиозных школах, плюс полностью предметы по иудаизму, ивриту  и т.д. У меня совсем бы не осталось время на работу в магазине. И на этом этапе, после всяких дискуссий, я решил, что надо идти в государственную школу.

А как вообще ортодоксальные ребята воспринимали тебя?

Они к советским иммигрантам довольно таки хорошо относились

“Все евреи — братья и сестры” — вас восприняли именно так?

Да, нас очень хорошо приняли. Я не знаю даже ни одного случая, ни одного ученика, ни одного студента, чтобы действительно были большие проблемы, чтобы кого-то притесняли или обижали, или ещё что-то. Абсолютно нет. Наоборот, мы приехали, у нас эти коммунистические нравы. Я не знаю, знают ли люди, к чему социализм приводит. Люди становятся наглые, люди становятся сердитые, ничего хорошего не хотят делать. В смысле, не хотят участвовать в общинных делах. Были такие ситуации, я не хочу сильно описывать недостатки русскоговорящих еврейских иммигрантов. Мы не сильно виноваты были, у нас была такая система, такое государство, откуда мы выбрались. Но и с этими недостатками община относилась к нам прекрасно.

А чем мама занималась?

Мама занималась разными мелкими бизнесами: шитьё, химчистка, все такое.

Её отправили на какие-то языковые курсы?

Она тоже ходила, но как и я, потому что надо было сохранить работу, очень быстро надо было учить язык. Когда я получил работу в продуктовом магазине, это вообще было что-то. Потому что не только английский язык надо было знать, это ещё надо было знать и американские особенности продуктовых товаров. А там есть некоторые вещи, которые даже сейчас очень сложно перевести на русский язык, потому что таких вещей просто нет. Надо было учить.

Что происходило дальше, и как ты вливался в американскую жизнь? Ты же пошёл в обычную школу, в общину можно попасть только, если  возникнет желание ходить на мероприятия?

Это правда, я как все — практически большинство — не собирался становиться евреем.
Были люди, которые приехали, и они уже интересовались иудаизмом в бывшем Советском Союзе. Я позже узнал, что не все было как в нашем районе Минска. Действительно люди занимались еврейскими делами. Я даже знаю одну семью, которая питалась кошерно. Но большая часть тех, кто приехал как и я, не ставили перед собой задачи стать евреями — активными участниками общины. Но потом, да, в конце концов, я стал участвовать в жизни общины.

В какой момент ты попал в общину?

Я с самого начала был в общине. Сначала был в общине, потому что дали абонемент в JCC* (Jewish Community Center, как, к примеру, ЕСОД в Петербурге) за какие-то там смешные 10* долларов (*семейный абонемент на месяц стоит около 110 долларов). Они знали, что у нас никаких денег нет. Уже когда стали ходить в JCC, стали общаться с местными, насколько могли, насколько язык позволял. То есть, мы уже были в общине. Потом ещё был сионистский кружок, называется “Бейтар”.

Ты сам выбрал пойти туда? Когда у тебя начал проявляться личный интерес ко всему этому?

Сначала я встретил ребят в средней школе, которые были в этой сионистской организации “Бейтар”. Это очень правая организация. Есть она и в России есть. В этой организации сионистское мировоззрение развито намного сильнее, чем в других. Попал я туда так — вижу целую кучу ребят, они, вроде выглядят веселыми, надо посмотреть. А идеология — это все попозже пошло. В теории я был за Израиль, а так, чтобы детали знать, чтобы что-то по этому поводу делать — нет.

“Бейтар” очень хорошо на меня повлиял, потому что я до сих пор этим занимаюсь. После окончания средней школы, я пошёл в университет, там была студенческая организация Гилель, в которую я ходил. Вскоре меня нашли там и сказали, что начинают новое братство — филиал национального еврейского братства AEPi — альфа эпсилон пи (www.aepi.org), и предложили присоединиться. Я это сделал и стал одним из отцов основателей. Нас было 16 человек, оно до сих пор существует, вот буквально только что ребята присылали мне SMS. У них сегодня собрание было.

А как вообще выглядит еврейское братство?

Братство — это как официальная группировка с ритуалами и обычаями.

Они живут все вместе?

Если есть такая возможность. Во многих университетах это слишком сложно. Или очень много людей, или домов не хватает — уже все разобраны. Но вообще да, должен быть центральный дом, где все происходит. Они все называются по-гречески. Эта традиция появилась довольно давно — в университетах учили классику от латыни до греческого. От изучения греческой философии и пошли греческие буквы в названиях.

Чем отличалась еврейская студенческая община от обычной? Шаббаты по пятницам?

Шаббаты по пятницам, благотворительность, направленная на Израиль, и всякие еврейские дела. Все крутилось вокруг иудаизма. Братства стали образовываться давным-давно, а религия была намного важнее в обществе, чем сейчас. Это и сейчас очень важно, но не на таком уровне. Была целая куча братств, были и христианские, и баптистские, и ещё какие-то там. Основали и еврейское тоже.

Так что происходило? У нас восприятие, что братство — это какие-то испытания для новичков, вечеринки, пьянки. На этом знания о братстве заканчиваются. Что такое братство в Америке и каким было еврейское братство?

Братство — это социальная организация. Да, у некоторых направление благотворительности более развито, чем у других, но это социальная организация. Некоторые действительно развлекаются так, как ты описываешь, но мы так не делали.
Мы собирались на разные поводы. Я как-то раз взял и организовал всех: взяли и собрались как целое братство и пошли в одну прекрасную среду кататься на коньках. Оказалось, многие из нас вообще не умели кататься. Было весело.

Сколько в братстве было человек?

Вначале было 16 человек. Потом чуть больше, потом чуть меньше, потом опять больше, потом вообще закрылось, потом заново появилось.

Как вообще можно было попасть в братство? Опять же, по фильмам есть какие-то братства спортсменов. А как в еврейское можно было попасть? Нужно уметь играть на скрипке?

Ну, надо было быть евреем. В этом у нас была уникальность. Когда в изначальном составе было 16 ребят, мы все были разные. У нас был один парень — lineman (прим. игровая позиция) в команде по американскому футболу. Это громадный человек, который толкается в американском футболе. Были ботаники, были такие, которые на скрипке играли, были и русскоговорящие, и пара ортодоксальных ребят. То есть у нас были абсолютно разные люди.

То есть получается никакого отбора? Кастинга? Испытаний для новичков не было,  брали всех?

Испытания были, но они не были пытками. Например, надо было что-то учить, надо было интервью брать у кого-то из старших, надо было пойти и узнать какую-то информацию. И в этом процессе ребята узнавали больше. Можно научно подтвердить, что болезненные испытания для новичков не гарантируют, что потом этот человек будет лучше проявлять себя в братстве. Абсолютно нет. У нас интереса в этом не было. Пытали мы так: сказали, что поедем куда-то на два часа, а на самом деле поехали намного дольше. Но было весело.

Как другие братства относились к еврейскому братству? Были совместные вечеринки?

Совместного мало было, потому что у них были свои дела, свои задачи. Так как мы были новым братством, только организовались, было сложно, конечно, получить дом. Большая очередь, все такое.

А кто вам выдаёт дома?

В зависимости от университета, и от того, где он находится. Потому что есть университеты, которые находятся в сельской местности, и там намного легче и намного дешевле получить дом. У нас университет находится прямо в центре города, и университет пытается все на свете купить. Каждый квадратный метр любой земли, любой недвижимости. Если у университета нет дома, то где мы его возьмём? Потому что университет с большими деньгами приходит и, если что-то продаётся, он переплачивает, только чтобы забрать себе. Это была серьезная проблема, нужно было долго ждать.

Получается у вас была мини-община. А как вы поддерживали связь с Гилелем?

Я приходил в пятницу, потому что надо было. В мое время, когда я приходил к ним на шаббаты, у них работало человек 8. И иногда там было меньше студентов, чем сотрудников. А когда мы основали своё еврейское братство, сразу стало больше людей приходить. Это был урок всем. Не нужно соревноваться, нужно кооперироваться. Чем больше еврейских организаций, тем лучше. Одно другому не мешает, как говорится. С тех пор все немного поменялось. У Гилеля, к счастью, монополии нет. Есть Хабад. И судя по тому, что происходит хотя бы на местном уровне, Хабад все делает намного лучше.

И что именно?

Намного меньше работников, намного меньше денег тратят, намного лучше результаты. Даже те евреи, которые вообще ничего не соблюдают, хотят в Хабад ходить. Потому что намного интереснее, намного привлекательнее.

Так на кого ты учился?

На хулигана, конечно.

Высшие хулиганские курсы?

Когда я приехал как эмигрант, задача была преуспеть. А чтобы преуспеть нужно пойти в университет. Ну вот в университет попал, в хороший причём.

И что за университет?

Университет Кейс Вестерн Резерв.

Это в Кливленде?

Да. Среди технических университетов этот самый лучший в штате Огайо. Ну попал, хорошо, а дальше что? А дальше нужно определиться, какой диплом ты хочешь. Образование стоит очень больших денег, особенно в таком частном университете. Да, действительно давали большие стипендии. Стипендии давали тем, кто либо хорошо учился, либо у кого доходы были низкие или их вообще не было. Когда я подавал документы в университет, никаких доходов не было. Большая часть нашей истории была вообще без доходов. Я такие цифры поставил в анкетах, что мне сразу дали стипендию за низкие финансовые доходы. И все равно, даже при низких доходах и стипендии, целая кучу долгов набирается. Да, действительно, каких-то денег дали, но они не покрывали большую часть стоимости обучения. Эти долги, которые потом надо выплачивать. В итоге я получил диплом по computer engineering.

Насколько я знаю, сначала идёт какое-то общее образование, а потом углубляется в специалитет. Это так?

Да, но существует несколько видов общего образования. То есть надо хотя бы примерно знать, чего ты хочешь. То есть, если ты идёшь на медсестру или инженера — общее образование будет совсем разным.

Я имею в виду, когда ты уже поступил в ВУЗ технический — там же все равно специальности разные?

Нет. Многие из бывшего Советского Союза не понимают разницы. Университет не выше, чем колледж. И колледж не выше, чем университет. Дело в том, что в колледже есть только определенного типа науки, ограниченное число. В университете все есть, целая куча всего. От юридического, до технического и тд. Если идёшь в большой университет, курсы можно брать везде и всюду.. Но нужно хоть немного знать, в какую сторону идёшь.

Так в итоге ты пришёл к тому, что…

Да, к computer engineering пришёл и хорошо выбрал. Потому что к тому времени, когда получил диплом — в 1998 году — была целая куча компаний, которым требовались люди, которые разбирались бы не только в программировании, но и аппаратуре, системах.

Это случилось позже пузыря доткомов? (прим. экономический пузырь, существовавший в период приблизительно с 1995 по 2001 год — справка по теме )

Нет нет, это был самый разгар этого пузыря.

Но все равно — еще был спрос?

Он ещё не лопнул, он лопнул в 2000, то есть ещё почти два года было

И куда ты устроился?

Перед тем как получить диплом, можно было подрабатывать, где-то ещё другие программы брать на семестр, когда не ходишь в университет, а ходишь работать в компанию. Вот я сходил на три такие разные программы. То есть буквально разузнал, в каких компаниях я хочу работать. Так получилось, что летом до диплома я работал на проекте и решил, что да, этим мне и надо заниматься. К концу лета руководство компании сказало: “Вот тебе приглашение на работу, иди и получай свой диплом, и после получения диплома мы даём тебе работу, ещё не знаем, какую зарплату дадим, но добро пожаловать, приходи”.

Помощь еврейской общине и участие в её жизни

Как происходит переход из студенческого еврейства в “зрелое”?

Я участвовал в еврейских делах все время. Например, я поехал в Израиль в студенческое путешествие. Это была моя первая поездка в Израиль, было довольно интересно. После окончания университета тоже участвовал в жизни общины. Особенно когда выплатил почти все студенческие долги. Я стал выписывать взносы, пожертвования на разные еврейские и сионистские дела. Чем больше выписывал, тем больше узнавал, чем ещё надо помочь. Как только узнавал — надо было приходить, участвовать в разных проектах.. И да, было очень много политических дел по теме Израиля. Сионистская организация Америки сейчас до сих пор одна из основных.

Ты только расплатился с долгами и начал помогать общине. Как этот переход произошёл? Ты же вроде говорил про американскую мечту, капитализм. Неужели не хотелось себе что-то купить?

Я был хорошо устроен, жаловаться не на что было. Самолёт себе, конечно, не купил, но не мог жаловался на то, что получал и как зарабатывал. Проблем не было. Чтобы участвовать в общине необязательно обладать финансовыми средствами. Кроме того я получил гражданство в 97-ом году.

Это сколько лет прошло?

6 лет.

Это был медленный процесс? Или нужно было сколько-то прожить в стране?

Вообще этот процесс занимает пять лет. В то время ещё что-то проверяли. И из-за моего возраста и откуда я, действительно, государство и чиновники расследовали, чтобы я не был связан с советскими криминальными элементами. Поэтому моя мама получила документы намного раньше, чем я. Но это ладно, у меня возраст просто такой был.

В 1998 году я первый раз проголосовал. В 98-ом проголосовал, в 2000-ом проголосовал. Заметил, что один голос мало даёт. Значит надо что-то делать, информацию раздавать может. Потом начал писать письма в еврейские, нееврейские газеты по поводу Израиля и другой политики. В 2002 году стало ясно, что писать письма, раздавать информацию, голосовать — мало. Нужно что-то ещё. А что нужно? Нужно приходить в разные организации, узнавать, где ещё надо помогать. Потом в 2004 году уже участвовал в политических кампаниях.

Политическая деятельность

Как началась твоя политическая деятельность?

Так и началась. Мне было не до лампочки, что происходит в стране. Я сын инженеров и сам инженер, мне интересно только, как и что работает. Почему США так преуспели, особенно за первые 150-200 лет. Почему это так управляется, кто этим заведует, как это все работает. То есть такой инженерный взгляд на жизнь.

Этот инженерный взгляд на жизнь ведёт к тому, что если правильно копаешься, добиваешься ответов. А потом становится ясно, что можно как-то повлиять на это, и потом начинаешь участвовать. Я помню, как первый раз пришёл на собрание юных республиканцев. Оказывается, собрание было буквально в 100 метрах от моего здания. Я пришёл и удивился, спрашиваю, где все люди. Мне говорят нет, это все. Как все? Я позже узнал, что у демократов тоже было мало народу. Оказывается тех, кому не до лампочки, их действительно единицы. И если нас мало, это не значит, что все потеряно, ведь с другой стороны тоже мало народа.

Или, например, приезжал в Вашингтон с 2005 каждый год. Там собрание с конгрессменами, сенаторами, с их работниками насчёт Израиля, насчёт политических дел. Оказывается, тоже мало народа в этом участвует. Мало народа этим интересуется. То есть те, кому больше всех надо, производят намного больше влияния, чем казалось бы должны.

А на что ты хотел повлиять?

На позитивную политику в сторону сионизма. На то, чтобы евреям разрешили строить на еврейской земле без всяких ограничений. Все это враньё насчёт того, что надо отдавать еврейскую землю, убирать оттуда евреев и создавать там «джихадовские» территории, что это приведёт к миру — с этим, конечно, надо бороться.

Борьба продолжается, потому что то, что делается в Израиле влияет на всю планету. Я могу тебе сказать, что я хочу видеть в итоге. Враги еврейского государства, враги Запада, враги капитализма — они не потеряли надежду. Однако если будет ощущение у врагов и противников, что безнадежно, что США и Израиль ни на какие уступки не пойдут, то они поймут, что лучше оставить борьбу.

Мне кажется, что как есть закон физики “сила действия равна силе противодействия”. Всегда есть что-то, чему противоречат. То есть у тебя конечная цель, чтобы противники были повержены или есть более конкретная, потому что противники всегда будут.

Противники всегда будут, но я не могу тревожиться обо всем. Например, сейчас будут выборы во Франции. Это очень сильно повлияет на всю планету. Но мы не можем тревожиться про битвы, которые будут через 100 — 1000 лет. Когда Машиах придёт, тогда придёт. Мы должны готовиться так или иначе, даже если кажется, что долго ждать.

Еврейская Община Кливленда и помощь Петербургу

Община в Кливленде достаточно сильная. Почему?

Потому что, во-первых, она давно существует. Да, евреев не любили, но страна была так построена, что те первые поколения евреев, которые приехали из Российской Империи, с других мест, могли преуспеть. Врачей-евреев не принимали в обычные госпитали — они построили свои. Не принимали ещё куда-то — построили своё. В конце концов получилось, что у евреев всё намного лучше, чем у других. Страна была основана правильно, то есть, отцы-основатели этой страны давным-давно большинство вопросов решили: как создать страну, как создать правительство, где распределить государственное, где вообще запретить государству влиять.

Договорились «на берегу»?

Да. И я рад, что все эти вопросы мне не надо решать. Потому что очень умные люди, как Мэдисон, как Хамильтон, Джефферсон, они все это уже давным-давно обсудили. Размеры, влияние государства. Это из-за этого США процветает, а не из-за погоды, каких-то там ресурсов и океанов.

Например, многие люди не знают, что такое 10-ая поправка к конституции, что она значит.  Она гласит, что федеральное правительство не может вмешиваться в то, что не прописано. Вся эта власть переходит к штатам или вообще к людям. Вот в России в Конституции есть статья, где говорится, что граждане имеют право на досуг. По американским меркам это совсем дико: кто разрешил вам давать нам наши же права? Все права без исключения идут от Бога. Мы как жители, граждане для удобства некоторые из наших прав одалживаем государству, чтобы они распоряжались. Например, внешняя политика, внешняя оборона, но не более.

То есть власть идёт от народа к власти, а не от власти к народу?

Именно.

Мы немного ушли от обсуждения еврейской общины Кливленда и причин её успехов.

Потому что евреи приехали в такую систему, которая действительно была построена хорошо. Если работаешь умно, работаешь тяжело и упорно, ты достигаешь успехов. Евреи, конечно достигли, они преуспели, как никакая другая еврейская община не преуспела. Все думают, что евреи умные. Но почему они преуспели здесь намного больше, чем, например, в Мексике. Ведь в Мексику убегали тоже, на Кубу убегали.

А почему именно община Кливленда сильная по сравнению с другими общинами?

Первые поколения, когда преуспели, очень щедро пожертвовали кучу своих денег и всего другого в пользу общины. Стартовый капитал. И продолжают добавлять. Получается, что это уже целая сеть разных организаций. Откуда это все? Да, конечно, здесь ежегодно собирают 300 с чем-то миллионов, но 80 миллионов идёт как дивиденды и проценты от того, что намного раньше отложили евреи. Когда 80 с чем-то миллионов в год приходит — будет крепкая община. Во всяком случае должна быть. Если она не крепкая, то что-то не так.

Откуда такой интерес именно к Петербургу?

Меня не звали, чтобы решать, что брать — Мурманск, Петербург, Якутск. Они, наверное, посмотрели, на каком этапе какая община находится, где больше всего нужно помочь, где больше всего евреев , где больше всего желания. Может какие-то персональные связи, и вот мы соединились. Какие-то были успехи, а затем успехи пошли за предыдущими успехами. И вот теперь все вроде бы хорошо. Хотя если у вас какие-то другие данные, вы говорите, у меня других данных нет.

А почему помогают именно Санкт-Петербургу. Почему не Москва или Киев?

Я не знаю, как они решали. Может кто-то уже помогал Москве, может кто-то уже помогал Киеву. Я думаю, что, зная местную общину, они не скажут, почему Кишинев, например, проиграл, а Питер выиграл.

Тогда какая цель? Я так понимаю, что Кливленд поддерживает общину в Петербурге и общину в одном из городов Израиля. Так какая конечная цель?

Конечная цель — это помощь. У некоторых, конечно, есть такие либеральные левые побуждения, “тиккун олам”, они не религиозные, просто “левые” побуждения, что надо помогать. И весь это процесс, города-побратимы — это одна из вещей, которая может помочь. Другие люди из религиозных побуждений — мы обязаны помогать другим евреям.

Значит где мы можем помогать? Местные? Помогаем. В Израиле — помогаем. Ок, может ещё где-нибудь? Евреям в других странах? Хорошо, давайте помогать ещё и там.

Хорошо, например, когда вы с мамой переехали, вам же помогали определенный период. А про что про нашу общину?

Они постоянно спрашивают, когда это закончится.

Община спрашивает их или они сами?

Они сами. Вопрос всегда стоит. Мы будем продолжать? Да. Какой у нас план? У нас есть план выхода или завершения этого всего? Цель и финал заключается в том, что у евреев Питера есть и лидерство, и официальное учреждение, есть ещё люди и все такое, и финансы, чтобы быть самостоятельными. Конечно, денег никогда никому не хватает. Всегда нужно больше. Но всегда стоит вопрос: хорошо, когда мы перестанем помогать? Когда уже действительно Питер будет целиком самостоятельным.

Интервью с Михаил Альтерманом подготовили волонтёры: Илона Галембо и Олег Любарский.
Выражаем благодарность за помощь в редактуре Лизе Дорфман.